75 лет назад в Боровском районе, как и во всей стране, в чудовищном масштабе вершился геноцид народа. По числу жертв он намного превзошел атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Началу террора предшествовали показательные процессы в первой половине 37-го года, инициированные и управляемые высшим руководством страны. Низовые структуры партии и власть организовали в трудовых коллективах района негодование общественности, которая о деяниях врагов ничего не знала, но была возмущена и голосовала «за» расстрел.

«Кто виноват?». Виновны все: и кто приказ издавал, кто «за» голосовал, кто курок нажимал, кто лесоповал организовал, кто под шорами спал… Кто эти кто? Да мы все! Раскол общества у нас не преодолен, гражданская война продолжается, и тема репрессий многим не приятна, особенно власть предержащим. Грядущее будет бежать от нас, пока не покаемся.

1874 г. р., уроженец и житель с. Совьяки Боровского района, из крестьян-торговцев, малограмотный, б/п, женат. До 1927 года работал веревочным мастером в артели и занимался сельским хозяйством. Имущественное положение на 1931 г.: 2 дома с надворными постройками, сарай, витня для производства верёвок, каменная кладовая размером 8х9 арш., лошадь, 2 коровы, свинья, телёнок, пчельник. В период коллективизации раскулачен, имущество всё изъято. Перед арестом в 1938 г. работал в верёвочном заводе Совьяковского промколхоза, Состав семьи на 1931 год: жена Феоктиста Ивановна, 54-х лет, сыновья: Сергей 1902 г.р., Андрей 1905 г.р. и дочь Анна 1915 г. р. 1) В 1918 году лишён избирательных прав как бывший производчик и торговец верёвками, имевший наёмную рабсилу до 10 человек, на 1931 г. не восстановлен. 2) В ноябре 1918 года как активный участник Медынского восстания присуждён к штрафу на 300 рублей. 3) В 1929 году судим Боровским Нарсудом за укрытие от налогообложения веревочного производства, приговорён к 1,5 годам и выслан в Архангельск. 4) В 1931 году Боровским Нарсудом за неуплату сельхозналога осуждён на 1 год принудработ и 1000 рублей штрафа (наказание не отбывал, штраф не платил в связи с новым арестом). 5) Арестован 15 марта 1931 года Боровским райаппаратом ПП ОГПУ по обвинению в том, что, будучи по своей идеологии чуждым Соввласти, среди крестьян проводил систематическую противосоветскую и противоколхозную агитацию. По постановлению тройки при ПП ОГПУ Московской области от 25 марта 1931 г., на основании по ст. 58 п. 10 УК РСФСР, Аксенов Д.И. приговорен к 5 годам концлагерей с заменой высылкой в Казахстан на 5 лет. Направлен этапом. Наказание отбыл полностью, освобождён в декабре 1936 года. 6) Арестован 21 января 1938 года Боровским РО УНКВД. Обвинён в том, что, будучи враждебно настроенным к мероприятиям политики советской власти, среди окружающих его лиц занимался контрреволюционной антисоветской агитацией повстанческого характера, распространял клевету против коммунистов, группировал вокруг себя церковников и бывших участников контрреволюционного кулацкого восстания. (Во время выборов в Верховный Совет в декабре 1937 года Аксёнов Д.И. заявлял: «На кой чёрт мне идти на выборы, всё равно по моему не будет, кого хотят коммунисты, того и выберут. Ну да ладно всё равно время осталось немного». Во время проведения подписки на заём 1937 года Аксенов Д.И. заявлял: «Этой власти не помогать надо, а её свергнуть, и заживём мы тогда по старому»). По постановлению судебной тройки при УНКВД СССР по Московской области от 2 февраля 1938 года, на основании ст. 58 п. 10 УК РСФСР, Аксенов Д.И. приговорен к ВМН - расстрелу. Постановление приведено в исполнение 17 февраля 1938 года.
По заключению Прокуратуры Калужской области от 5 мая 1989 года, на основании ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» от 16 января 1989 года, Аксенов Д.И. реабилитирован.

1897 года рождения, уроженец и житель д. Зеленино, из крестьян середняков, хлебороб, находился в плену в Германии с 1818 по 1919 год. Отец и брат Астафьева А.В. принимали активное участие в контрреволюционном восстании в 1918 г., за что брат Григорий был расстрелян. Образование 4 класса сельской школы. С 1920 по 1921 г. состоял членом партии, выбыл механически. С 1931 по 1933 год состоял кандидатом партии – исключён за преступно-халатное отношение к колхозному имуществу и разложение трудовой дисциплины в колхозе. Колхозник, но участие в колхозе принимает минимальное, инвалид 3 группы.

Состав семьи на 1937 год: жена Анисья Фёдоровна, 39 лет, сыновья: Павел, 15 лет, Гавриил, 8 лет, Владимир, 4 лет, Евгений, 1 месяц.

1) Арестован 28 августа 1931 года Боровским РО УНКВД (?)

2) Судим в 1932 году по ст. 116 УК – 3 мес. ИТР.

3) Судим в 1933 г. по ст. 111 УК – 9 мес. ИТР.

4) Судим в 1934 г. по ст. 90 УК – 3 мес. ИТР.

5)Арестован 29 августа 1937 г. Боровским РО УНКВД в соответствии с Постановлением тройки при УНКВД СССР по Московской области от 19 сентября 1937 г., Обвинён в том, что, будучи враждебно настроенным к Советской власти, систематически ведёт контрреволюционную агитацию среди колхозников выражает террористические настроения в отношении коммунистов. (Из обвинительного заключения: В деревне слывёт за отъявленного политического хулигана, выдавая себя за юродивого или душевно-больного. На самом же деле, высказывает очень резкие антисоветские настроения. Приходя в Правление колхоза, читает газеты и среди колхозников говорит: «Ну, вот скоро жизнь улучшится: колхоз распустят, жить будем самостоятельно на отрубных участках, как в Германии. Будем иметь собственные машины, а в колхозах хорошей жизни никогда не добьёшься, сколько не работай»).

На основании ст. 58 п. 10 УК РСФСР Астафьев А.В. приговорен к ВМН - расстрелу. Постановление приведено в исполнение 20 сентября 1937 г. Место захоронения - Московская обл., Бутово.

По заключению Прокуратуры Калужской области от 1 июня 1989 года, на основании ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» от 16 января 1989 года, Астафьев А.В. реабилитирован.

1868 года рождения, уроженка г. Москвы, проживала в г. Боровске, до ареста - церковная староста (проживала пл. Революции, 30)

Состав семьи в 1942 г.: сын Николай Петрович, 42 года.

1) Лишена избирательных прав как капиталистка.

2) Арестована 3 мая 1942 года УНКВД МО по обвинению в том, что в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками Боровского района МО открыла закрытую церковь и через нее проводила антисоветскую деятельность. Через Боровскую городскую управу, созданную немецкими властями, добилась выселения рабочих и служащих из домов, принадлежащих до революции церкви.

По постановлению Особого Совещания при НКВД СССР от 22 июля 1942 года, на основании ст. 58 п. 10 ч. 2 УК РСФСР, Астахова Е.К. приговорена к ВМН - расстрелу. Постановление приведено в исполнение 6 августа 1942 года.

По заключению Прокуратуры Калужской области от 27 мая 1989 года, на основании ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» от 16 января 1989 года, Астахова Е.К. реабилитирована.



«Мособлизбирком

Гр-ке Астаховой Елизаветы Кирилловны

Боровск Площадь Революции



Жалоба

Боровский Горсовет постановлением 4/ХI – 34 г. вновь лишил меня изберательных

прав, как и в 1929 году по тем же мотивам тоесть: что до Революции я имела торговые

бани, дом 180 кв. м и при усадьбе сад.

Постановлением Московской Облкомиссией 31/III – 30 г. протокол № 80 п. 77 (дело №

32072) как бывшая владелица бани я была в изберательных правах восстановлена.

В данное время мне 66 лет и ставить в вину мне старухе, что не виду общественно

полезных работ поздно. Я быть может и, работала бы да не дают. Последняя моя

работа была в 1927 году Завхоз Боровской больницы но мне не дали продолжать

таковую опять таки как бывшая владелица бань. Ну теперь я работаю что могу по

силам сторожихой-уборщицей при церкви, с окладом 65 руб, при готовой квартире

(сторожка). Кроме того у меня есть сын Николай Астахов инженер работающий в

Москве который мне помогает средствами на проживание.

Так как Боровский Изберком никаких новых мотивов по лишению меня прав кроме

религиозных не выставил, то прошу постановление это отменить.

1934 год ноября 28 дня Астахова»

1890 г.р., уроженец и житель с. Федотово Боровского района.

Состав семьи: жена Афиногенова Александра Ивановна, 1893 г.р., сын Михаил, 1925 г.р., сын Анатолий, 1935 г.р., дочь Мария, 1927 г.р.

Арестован 31 августа 1942 года УНКВД МО по обвинению в том, что, являясь враждебно настроенным против политики партии и правительства, в период временной оккупации немецко-фашистскими войсками Боровского района МО поддерживал связь с представителями немецкого командования, занимался выявлением и предательством советского актива.

По постановлению Особого Совещания при НКВД СССР от 17 июля 1943 года Афиногенов Е.М., на основании ст. 58 п. 10 ч. 2 УК РСФСР заключен в ИТЛ сроком на 5 лет.

По заключению Прокуратуры Калужской области от 21 августа 1989 года, на основании ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» от 16 января 1989 года, Афиногенов Е.М. реабилитирован.



ПЯТЬ ЛЕТ ЗА ОТСУТСТВИЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЯ



Рассказывает Мария Григорьевна Афиногенова, 1927 г.р., проживающая в Боровске

на ул. Молокова:

«Наша семья родом из деревни Федотово. Вот мы на фото 1940 г.: отец Егор Михайло-

вич, 1890 г.р., с Анатолием на руках; мама, Александра Ивановна, брат, Михаил, и я. Работали в колхозе. Война принесла горе: когда наши «катюши», стоявшие в де-

ревне, дали залп по немцам, от пламени загорелись дома, и почти вся улица и наш дом сгорели. Нас поместили в сторожку при церкви, в ней мы и ютились, как нищие.

Летом 43-го на уборке урожая отец косил, я сгребала в валки. Командовала всеми подгоняла уполномоченная, присланная из

Москвы, указывала, где что делать. Отец ей сказал что-то, а она взяла и написала, что он

против советской власти. Вечером пришѐл милиционер и увѐл отца, посадили его на 5 лет. В лагере под Рыбинском он вязал рыболовные сети. Отпустили его по амнистии через

два или три года. Пришел еле живой, морили их голодом.



Егор Михайлович (тюремное фото)



Обвинение сняли и реабилитировали за отсутствием преступления.

Жить было негде. Все от нас отвернулись. Мы просили ссуду на дом. Не давали. Чем, говорили, будете возвращать? Чем?- работой, разумеется. В конце концов, Калуга дала разрешение на 7 тысяч, купили старенький домик на улице Молокова, достраивали его, вернуть пришлось 8.

Отца и мамы уже давно нет, живу одна. Держу трѐх козочек и трѐх кошек. Для общения. Мясо и молоко своѐ, в магазине-то совсем не то. Кур держать нынче – себе в убыток, зерно очень дорого. Улицу нашу газифицировали, но у меня на подключение 50-ти тысяч, или даже больше, не было. Где мне их взять. Обогреваюсь дровами, 8 тысяч на зиму за дрова - вынь, да положь. Зимой живу внизу, верхний этаж не отапливаю. Только бы дожить до лета. Летом-то хорошо будет».

(Записал В.Овчинников, январь 2011)

«ВРАГ НАРОДА» - ЗАЩИТНИК РОДИНЫ

Мой дед, Баев Пѐтр Андреевич (? – 1927), имел свой дом в с. Роща и в нѐм держал

чайную. Дом этот около моста через Истерьму, в нѐм сейчас продуктовый магазин. Дед,

по рассказам, был человеком трудолюбивым, требовательным, жѐстким, с ранних лет

приобщал детей к труду.

Бабушка, Мария Андреевна, (1880 – 1970), урождѐнная Алѐшина, из деревни Атепцево

Наро-Фоминского района. Была трудолюбивой, приветливой и очень доброй женщиной. В

семье родилось семеро детей: дочь Анна (1908 - ?), сыновья – Григорий (1910 - ?), Дмит-

рий, мой отец (1914 – 2009), Фѐдор (1918 – 1998), дочь Александра (1912 – 1994), и Агрп-

пина (по паспорту Зинаида, так как в ЗАГСе сказали, что имени Агриппина не

существует) (1920 – 2001) и последний сын - Владимир (1923 - ?)

Дедушка с бабушкой крестьянствовали и держали чайную. Дети были им активными

помощниками во всех делах. Заставлять их работать не было необходимости – уважение к

труду им передавалось с молоком матери.

Дедушка умер в 1927 году, а в 1930 году бабушку лишили избирательных прав на ос-

новании постановления Рощинского сельсовета, так как до революции и после до 1927

года находилась на иждивении мужа, а с 1928 по 1930 г. содержала чайную по патенту 3-

го разряда. Лишили избирательных прав и совершеннолетнего сына, Григория Петровича.

В 1934-м году по решению органов власти Боровского района хозяйство Баевых

признали кулацким, дом и имущество отобрали и выслали на спецпоселение в г. Златоуст

Челябинской области.

Старшая дочь, Анна, на момент раскулачивания была уже замужем и осталась жить в Боровске, а двух младших детей, Агриппину и Владимира, отдали родственникам на поруки.

Александра, работала в ссылке крановщицей, Дмитрий (будущий мой отец) – 15-летний подросток – грузил уголь в вагоны наравне со взрослыми. Но выдержал, был очень крепок морально, да и физическими данными природа не обидела. Он не сломался и в дальнѐйшем, когда работал на шахте в Соликамске и сплавлял лес на Каме, разгружал вагоны.

В родные края папа вернулся незадолго до начала войны. Прежде, чем его забрали в армию, успел окончить курсы шоферов. На фронт попал в первые дни войны. Осенью был тяжело ранен, четыре месяца пролежал в госпитале. С боями прошѐл Орѐл, Курск, город. Участвовал в освобождении Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии. Спустя год после окончания войны, вернулся домой В 1947-м году женился. Мария Андреевна с детьми в ссылке

РАССТРЕЛЯННОЕ БУДУЩЕЕ

342

Жена – Лидия Петровна, урождѐнная Стекольщикова
(1923- 2009), проживала в Рябушках. Молодые стали жить в родовом доме Стекольщиковых. В 1947-м году родилась я, Татьяна, в 1952-м – сын Виктор и в 53-м дочь Людмила. В нашей семье мы были окружены заботой и вниманием. Родители старались, чтобы мы с сестрой и братом выросли порядочными людьми, нашли своѐ место в жизни. Мы безмерно благодарны своим родителям.

Дом Баевых, конфискованный в 1934 –м году через 60 лет нам вернули. Без надлежащего ухода он обветшал до предела. Требовался очень серьѐзный ремонт, Средств на ремонт не было, и мы продали то, что осталось от дома.

Татьяна Баева (Салина)

ДЕД – КУЛАК, ОТЕЦ - «ШПИОН»

Беспалов Константин Григорьевич, 1938 г.р., проживающий в Боровске, ул. Уриц-

кого, рассказывает:

«Я – дважды «враг народа». Меня ещѐ не было на свете, был арестован и сослан мой

дед Беспалов Борис Григорьевич, 1870 г.р. Родом он из села Красное. Деда выслали куда-

то на север, точно не знаю. После ссылки, он вернулся в Боровск и жил у сына Петра на

ул. Володарского. Деда я помню смутно лежащим на русской печке. Мне шел-то тогда

всего 4-ый год, а про все обстоятельства ареста и ссылки не знаю до сих пор, никто нам не

рассказывал.

У деда было трое детей: Григорий, 1900 г.р., Петр,

1908 г.р. и Екатерина. Григорий Борисович – это мой

отец, а мать мою звали Ираида Константиновна.

Отец мой работал в Боровской типографии, купил дом у

хозяйки типографии, Муратовой. Дом этот и сейчас сто-

ит на ул. Володарского рядом с музыкальной школой.

Потом к дому сделал пристройку его брат Пѐтр. Что-то

заставило отца с семьѐй уехать в Подольск, работал в

тамошней типографии, а потом - в Пушкино. В Пушкино

тоже - в типографии техноруком, там его и арестовали.

Пришли, когда он был в бане, подождали, когда выйдет,

и увели. Матери ничего не сказали. Она рассказывала,

что ходила везде узнавать – ничего не отвечают, переда-

чу не принимают. Отца забрали 20 марта 1938 г., а я ро-

дился, через три недели спустя, 28 апреля. Матери ниче-

го не оставалось делать – собрала вещички и нас троих (Тамаре - 6 лет, Людмиле – 4),

приехала к родным в Боровск.

Отца обвинили в шпионаже и дали 8 лет лагеря, отбывал в Магадане. По истечении этого

срока, не знаю за что, добавили ещѐ 5 лет ссылки. Так вся наша семья и жила с этим клей-

мом «врага народа». Тяжѐлое было время, есть было нечего, вспоминать страшно. Сестру

Тамару пришлось отдать маминой сестре в Харьков, там она и до сих пор живѐт.

Отец освободился в 1951 году, но с ограничениями проживания во многих областях. По-

этому не было смысла уезжать с Колымы. Когда мне было 16 лет, это был 1954 г., мы с

мамой и сестрой Людмилой поехали к нему. Он уже работал зав. МТФ (молочно-товарной

фермой) в Свиносовхозе на 23-м км от Магадана по Основному Тракту. Жили мы у отца

три года, до 1957-го. Так как ему с его слабым сердцем врачи сказали, лучше уехать с се-

вера, мы вернулись в Боровск, Здесь, в Боровске, к нам приезжали люди из КГБ, извиня-

лись, просили никуда не писать.

Младший брат отца, Пѐтр, был женат на Зинаиде Ивановне из семьи Хромовых, они

тоже из села Красное. Крепкая семья, имели кирпичный дом, стоял он около церкви. Пѐтр

с женой жили в пристройке к дому на Володарского. Пѐтр имел бронь, и его взяли в ар-

мию только тогда, когда немцы вплотную подошли к Москве. Сначала считалось, что он

пропал без вести, но потом нашли: погиб в Смоленской области. Его сын Владимир, мой

двоюродный брат, сейчас живѐт в том же доме на Володарского, который покупал ещѐ

мой отец. Владимир уже 35 лет работает на «Веге». Я всю жизнь работал шофѐром, нико-

гда не изменял этой профессии».



(Записал В. Овчинников, декабрь 2010)





О Зинаиде Ивановне, снохе Бориса Григорьевича Беспалова, в газете «Боровские известия» в

1995 году был помещѐн очерк Виктора Рыбалко под названием «Дом у музыкальной школы». Ав-

тор очерка дал согласие включить очерк в данную книгу и название предложил другое.

Падчерица Родины

Живѐт на улице Володарского, около музыкальной

школы, Зинаида Ивановна Беспалова. Ей 91 год! Ровесни-

ца века, почитай. Живѐт одна в старом доме. Обветшалый

дом косил на меня пошатнувшимися окнами. Рядом с

крепким зданием музыкальной школы он выглядел, как

согнувшийся, без времени одряхлевший отец, стыдливо

семенящий возле богатыря-сына. Через массивную калит-

ку из ссохшихся досок я попал во двор, густо заросший

высокой травой. Прошел сени, поднявшиеся чуть выше

земли, и попал в комнату. Это было обычное, разгорожен-

ное дощаными перегородками, большое помещение с рус-

ской печью. Дом осел на один бок, его держала подпорка из стальной трубы. Не чисто и не грязно.

Бедно, но не по-нищенски. На кухне полы застланы дырявым от времени линолеумом. В красной

избе и спальне под ногами некрашеные доски. Бедная иконка в современном исполнении. Телеви-

зор, на нѐм — портрет Ленина. Никаких фотографий на стенах, указывающих на вехи судьбы.

Кровать не застлана, не разобрана, спать улечься — только одеяло откинуть! Стал я выпытывать у

хозяйки и добиваться: что в жизни хорошего было? Но по рассказу выходило, что самое хорошее у

неѐ - до революции и до свадьбы. После этого — провал, чѐрная дыра — всѐ плохо, всѐ напрасно,

ничего светлого не было!

Рассказала о своей жизни так:

Родилась в селе Красном, что около Боровска. В прозрачных холодных потоках ручья, что течѐт

по деревне, и в Протве, ловила с мальчишками краснопѐрых голавлей, в лапту вместе играли, в

горелки, песни пели, хороводы водили, да бегали смотреть, как церковь строится. Еѐ, красавицу,

стараниями помещика Петра Дмитриевича Челищева заложили. Три года в школу ходила, грамоте

училась вместе с братьями-сестрами. Хромовы они по отцу. Семья большая — восемь человек де-

тей: три сестры, пять братьев. Сейчас только она одна жива. Питались хорошо. В хозяйстве две

коровы, лошадь, овцы, куры. С одеждой хуже. Носили то, что из льна наткут: сорочки, рубашки,

кафтаны, платья. Потом революция случилась. Как еѐ встретили? Да никак! Работали, жили, вро-

де, всѐ так же поначалу шло. Через несколько лет после революции замуж вышла 24 годов от роду,

в 28 году. Ну, а потом пошло-поехало. Кулаками их признали. Вроде жили как все, а стали кула-

ками. Налогами обложили, душить ими начали. Через какое-то время совсем невмоготу стало. Дом

пришлось продать, от хозяйства отказаться. И переехали жить в Боровск, растерянные, неустроен-

ные. Купили этот дом, где она уже свой 92-й год живет. Ждать уж нечего, только смерти. Да забы-

ла смерть про неѐ. Сына Виктора год назад взяла, а еѐ не берѐт. Остались Владимир, второй сын,

он в Боровске живет, да дочь Нина в Обнинске. На пенсии оба. Жизнь, считай, не в радость про-

жила, да и напоследок радости не оставила. Радио? Редко теперь слушает, не для души в нем всѐ.

Телевизор? Все фильмы иностранные. Не про нашу жизнь, не наши артисты. Скучные фильмы.

Наши-то интересней были! «Весѐлые ребята», «Волга-Волга» и ещѐ много других. Еда? Да не хо-

чется ничего, видать, уж всѐ съела! Сон? Да, спит она подолгу, это помогает. Только просыпаться

не любит: опять жива, опять вставать, заботу править!

РАССТРЕЛЯННОЕ БУДУЩЕЕ

346

Где работала? В типографии, уборщицей. На пенсию пошла, ей 32 рубля назначили. Сейчас

— 280 тысяч получает. И за себя, и за убитого на фронте мужа. Как призвали его в сорок втором,

так и не увидела больше, сама троих детей подымала, намаялась. Нет, не в радость жизнь!

В праздники где была? Да дома! Те, что праздновали, она не любила, а Бога только недавно снова

разрешили. Полезла на чердак венчальные иконы достать, свою и мужеву, оказалось — украли их

давно. Так и висит тоненький образок в углу вместо памятных и родных. Но в церковь она не хо-

дит, службу не в силах выстоять. За хлебом и за маслом ещѐ пойдѐт при нужде. Тут недалеко. Сын

Владимир помогает много, спасибо ему, заботливый. А дочь сама болеет, приезжать ей трудно.

— Сил мало осталось, иной раз едва хватает до лавочки дойти, посидеть, пообщаться с подругами.

Моих-то давно Господь прибрал, с чужими догуливаю. Разговоры, правда, невесѐлые, приедли-

вые, почитай, один и те же. Сидим на лавочке, на других смотрим, молодых и здоровых. Сто чело-

век пройдѐт - ни один «здравствуйте» не скажет. А некоторые даже косо поглядывают: мешаем,

обминать приходится. Когда я в школу ходила, учительница, бывало, строго нам приказывала:

встретите пожилого человека, хоть и незнакомого, поздоровайтесь с ним, помогите, если надо.

Бывало, котомки им помогали нести, палку подавали. Недавно спросили как-то у ребят лет вось-

ми, с рыбалки шли: «Много ли пескарей поймали?».

А они нам, старухам, что ответили? «Наши пескари — в наших портах!».

Пристыдили нас. На такой ответ нарвѐшься, разве захочется еще раз спрашивать?

* * *

Нет, не вышло у меня добиться слов: «Мне было хорошо!» Эти слова помогли бы понять дол-

готу еѐ века? Ведь обычно живут долго те, кто умеет радоваться...

Не скоро дошло до меня, что это человек, напуганный жизнью в самом начале. А потом она так и

не смогла разобраться, за что их преследовали? Почему надо было бросить такую понятную жизнь

в селе и переехать в город, и здесь трудиться, выживать и бояться, бояться до глубокой старости?

И не только жить бедно, но еще и играть в бедность. Потому что со временем, когда можно было

отремонтировать дом или перестроить, в глубине сознания жил страх: вдруг придут и вновь объя-

вят кулаками, налогами обложат? Ведь вернулись же времена, когда голодные появились и бед-

ные. Нет, обожжѐнный молоком на воду дуть будет!

Так и получилось, что не свою судьбу прожила Зинаида Ивановна, а поддельную, подменѐнную.

Так жить, как хотелось, не дали, согнали с обжитого места. А как пришлось — не радостно, по-

стыло...

На самом видном месте красуется Ленин. «Почему он у вас», — спрашиваю.

«А он — хороший человек!» — следует осторожный ответ. Так, видимо, еѐ давным-давно научили

отвечать, так и до сих пор повторяет.

А жизнь долгая отчего? Так она от внутренней гармонии, от скрытого чувства удовлетворения

тем, что и есть течение жизни. Проснуться — почувствовать себя освежѐнной; затопить печь —

порадоваться треску дров и язычкам пламени; позавтракать — ощутить радостную сытость; сва-

рить обед — получить удовольствие: ещѐ один день прожит в сытости!

Сколь часто слышится в разговорах; «Плохо ем!». «Плохо сплю!». «Мало получаю!». «С трудом

хожу!». Люди жалуются, жалуются, незаметно отнимая благорасположѐнность к себе, к людям,

нарушают гармонию в душе — отсюда и болезни, и ранние смерти.

«Надо же, так и не сказала», — почти с уважением думал я, поглядывая на еѐ худенькую фигурку,

замершую у стола и внимательно разглядывающую разводы и прожѐги на клеѐнке. Так она дает

понять, что разговор окончен, она утомлена, а то, как его поняли — еѐ не касается, своѐ-то она уж

постарается скрыть!

Когда я выходил со двора, тяжѐлая калитка несильно вытолкнула меня на улицу: ходят сюда,

понимаешь, всякие, тревожат нас с хозяйкой. А дом вновь недовольно покосился на меня своими

потемневшими окнами. На уже него легла тень от высокого здания музыкальной школы. Дом го-

товился к покою, для него наступил вечер...

Такая вот судьба одинокой женщины, солдатской вдовы, вырастившей троих детей и терпеливо

дожидающейся своего последнего часа...

Сколько их, ожидающих этот час, разбросанных по просторам такой славной Родины, так и не по-

нявших, за что им эта Родина уготовила судьбу падчерицы?

Виктор Рыбалко